— Посмотри на меня. — Когда новое приобретение поднимет глаза, чтобы рассмотреть мужчину, то увидит человек в шелковом, бордовом халате, накинутом на привычный для столицы костюм тройку, с сединой на голове и цепким взглядом синих глаз. — Меня зовут Господин Томас Кроффман. И я владею тобой.

Мужчина потянется рукой и почти коснется меленького лица, но касание замрет на пол пути, хозяин не хочет случайно стереть умело наложенный грим. Лишь дотронется витиеватых украшений. Полюбуется игрой бликов на бусинах. Приятное чувство удовлетворения в теле. Вещь стоила своих денег.
— Мне нравится, — говорит он. Уже решив, что чуть позже он зайдет в комнату. И рассмотрит всё внимательно. Без грима. Без шелка. Без игры бликов в бусинах. Рассмотрит. Томас не любил... и не мог позволить себе большего. Он предпочитал смотреть. И не только на красивые вещи. Но и на откровенно омерзительные.

Ожерелье из ярких бусин-эмоций, пополнялось изо дня в день. Вот Вещь ускользает от попыток прикоснуться к нему чужим пальцам, вот встаёт рядом подчеркивая свою принадлежность к мужчине - и его глаза медленно темнеют, а в груди расцветает цветок гордыни. Приятное, тонкое, дурманящее чувство, для Томаса намного ярче чем похоть, особенно если может быть удовлетворена. И в этом Вещь ублажал хозяина полностью. Давая наслаждаться чувством обладания чего-то поистине редкого, поистине желанного другими, поистине прекрасного. Вслед за гордыней приходило и другое более опасное чувство.

Коллекционер, показывал свою вещь другим с наслаждением. На званых приемах, которые стали проводиться с регулярно, Юй был вишенкой на кремовом десерте. Кроффман не унижал себя позором пошлости. И не давал возможности для открытых дешевых слухов. Его вечера были укутаны флером благородного пафоса и находились на тонкой грани между скандалом и интригой. Ни кто из тех кто присутствовал на подобных встречах, не мог отследить где в выступлении Юя была нарушена грань между красотой и откровенностью. Все было переплетено словно нити в шелковом полотне. Это будоражило, волновало, дразнило.

После перекидывания кожа влажная и настолько горячая, что от неё тянутся ниточки пара. Он приглаживает непослушные кудри назад, показывая своё лицо заключенному, дыхание сбитое, частое и рваное. Ему ещё больно, жарко, но облегчение стирает все неприятные ощущения. Ситуация теперь кажется нелепой. Почему? Он ещё не обращался перед кем-то чужим и дело не в наготе, а в самом процессе. Вывернуться наизнанку просто потому что захотелось…Мама была бы недовольна.

Погода была прекрасная, принцесса была… тоже ничего, между прочим! Бриза не из тех, кто принижает свои выдающиеся достоинства, легкой походкой шагая рядом с то ли девушкой, то ли юношей. Миленький он, ничего не скажешь. О`Грейс, конечно, не принцесса, но, знаете ли, у каждого свои недостатки!

- Я не буду спрашивать, откуда ты знаешь про любовь к садоводству и «цветочкам» старого хмыря, - фыркнула кошка, поправляя кинжал на поясе вместе с несколькими мешочками.

Широкая предвкушающая ухмылка, а затем, стоило им оказаться в одной из подворотен на подходе к дому, наглым образом принялась расшнуровывать корсет. Когда пушистая справилась с задачей (будь неладны те, кто придумал грудь поддерживать этим орудием пыток, хотя ладно, ладно, смотрится это крайне привлекательно), она всунула верхний слой одежды в руки Юя.

- Не потеряй, - стрельнула глазами в сторону паренька, стягивая рубашку и оставаясь в одном неглиже.

- Мрррр, - выдала пройдоха, поднявшись, потянувшись, а затем, подойдя ближе к парню, ткнувшись лобастой мордой в ногу, обвивая хвостом и гладясь всей своей тушкой, того и гляди вызывая опасность быть сбитым напором любвеобильности пушистой.
Хитрый прищур, и вот, Бриза скользнула прочь, оставляя стоять паренька в подворотне, направляясь окольными путями к дому. Окошко, окошко, я иду искааааать.

Впрочем, искать возможность проникнуть в дом долго не пришлось – канализация отыскалась довольно быстро, и Бриза юркнула в самую глубь, решив, что позже припомнит Юю подобные неудобства. И не ваааажно, что он ее об этом не просил, и что Бриза сама решила проникнуть в дом подобным путем! Главное, чтоб в доме сейчас никого не было – разбираться с местными теми же воронами вообще кошке не улыбалось. Даже в метафорическом смысле!

Ну и второе – открыть дверку своему «приятелю», да. Так и быть, Бриза вредной не будет, Бриза не оставит мальчика одиноко топтаться на пороге. «Даже если мальчик та еще псина», - с такими приятными мыслями О`Грейс и попыталась всё провернуть максимально незаметно, пробравшись в дом и уверенно, пусть и принюхиваясь, отправляясь к задней двери, чтобы ее открыть. Пока всё складывалось максимально легко. Не к добру.

Кроффман никогда не позволял себе лишних прикосновений. Они будоражат желания. А желания тянут за собой сожаления о том чем Томас не мог обладать.

И только после этого, когда первый слой впечатлений будет изучен полностью, мужчина перейдет ко второму. Он подойдет ближе, начнет изучать все следы, что были оставлены на хрупком, изломанном теле. Он запомнит каждый засос - укус, царапину, каждый синяк. Рассмотрит внимательно, присвоит их авторство, представит как сжимал, как кусал, как оставлял красные следы....и тихо выдохнет, когда увидит кровь на бедрах Вещи... Он поймает то самое потерянное чувство. То самое, что заставляет содрогнуться, почти в экстазе, почти в удовольствии Томасу станет хорошо. Он улыбнется.

Кроффман, посмотрит по сторонам и, найдя на полу смятую в приступе страсти сорочку поднимет её, чтобы медленно накинуть поверх Вещи. Сделает это осторожно, почти нежно, скрывая прозрачным шелком следы проходящей ночи.  Старик уже знает что хотел бы повторить. Не в ближайшее время...нет. Позже, намного позже. Когда раны на коже Вещи заживут и когда Томас насладиться ожиданием, истомится фантазиями.

Тогда и все ночи после, все будет до боли похожи. Те же запахи, та же  боль и почти те же следы. Только в последнюю ночь своей жизни Кроффман позволит себе больше. Он так же укроет изломанную вещь шелком. Расстегнёт ремень на брюках и ляжет сверху хрупкого тела, чтобы придавить.  Чтобы смять собой, чтобы уткнуться в шею и  вдохнуть глубоко в легкие запахи боли, чтобы подарить себе почти экстаз, почти удовольствие.

В ту ночь он нарушит свое правило, он прикоснется к вещи путь и через шелк. Он забудет и о правилах, и о том что с вещами нужно быть острожным. Вещи могут кусаться.